Мир в поле

invadere — вторгаться

undertvinge — подчинить; завладевать

udkonkurrere — превосходить (силами)

omringe — окружить

overtage — захватить, взять под контроль

Новые языки открываются мне этим флангом своего словаря.

gribe til våben — схватиться, взяться за оружие

bekæmper — сражаться, бороться

slå igen — отбиться; нанести ответный удар

Спускаясь в окопы тезауруса (1), я обследую его от ячейки к ячейке: в секторе обстрела — самые меткие значения, в нише боеприпасов — корпус переносных смыслов; траншеи связывают соседние словарные статьи.

fælles front — общий фронт

i felten — на поле боя; в полевых условиях

frontlinje — передовая

В финале этого обхода за одним из многочисленных поворотов неминуемо ждет føre krig — «вести войну». Так я открываю новый язык — открываю датский, — но не через лексикон вооруженных конфликтов, как может представиться, а описаниями инвазивных растений. Это всё — о них. Это они маркируются во встречаемых мною текстах как onde arter («злые виды»), как uønskede («нежелательные»); те, кто борется с ними — killer gruppen («уничтожители») и kvælerne («душители»), — вынуждены взяться за оружие (лопаты, секаторы, корчеватели), чтобы сражаться, выступая единым фронтом.

В словаре инвазии, собираемом мною вокруг ракитника венечного (Cytisus scoparius), стремительно распространяющегося в датской Ютландии, — корпус таких цитат о кустарнике, выбранных из онлайн-медиа и газет коммуны Сюддюрс, выуженных в научно-популярных текстах, замеченных на информационных стендах для посетителей Национального парка Молс-Бьерге. Этот словарь воинственный, не сдерживающий враждебности и неприятия. Инвазивный ракитник в нем — нежданный, прорвавший оборону, вторгшийся без предуведомлений. И тем контрастнее кажется лексика описания вторжения в границах экологического поля, чем яснее понимается сам механизм биологической инвазии — следствия человеческого участия, преднамеренного или неумышленного перемещения видов в другую, неродную им экосистему, сбалансированность и разнообразие которой нарушается и подавляется чужеродным присутствием.

fremmed — чужой;

как существительное — гость, посетитель

Ракитник многократно в течение девятнадцатого столетия интродуцировался на датские территории. На еловых плантациях (2) в Кёльскегоре, Халлунд, куда его привез Георг Людвиг Нюхольм, он выступал материнским деревом; в Спеттрупе фермеры высаживали его живой изгородью для подкармливания дичи (3), в других местах он отвлекал собою животных, например зайцев (4), от более «полезных» видов; культивировался он и как декоративный кустарник — украшение ландшафта пустоши (5).

Десятилетиями Cytisus scoparius был обожаемым гостем в цветущем саду, желанным помощником в поле, другом и защитником — на лесных посадках. Но стоило ракитнику заступить за ту иллюзорную черту, проведенную человеком, и он стал «злым», «проблемным», «упрямым», он стал «кошмаром» — mareridt. Он стал fremmed — чужим по-настоящему и, как любой нежеланный чужой, опасным, вредным, разрушительным.

«Высокий куст ракитника выглядит по-восточному. Он зеленый, как плюмаж пророка — фанатично ядовито-зеленый; ощетинившийся высокими, стройными, как минареты, побегами, усыпанный желтыми полумесяцами бутонов и черными саблями семенных стручков. Да, он родом из Турции, — так описывает Cytisus scoparius датский журналист Кнуд Поулсен в своем сборнике эссе Breve fra Ensomheden («Письма с острова Уединения») в 1936 году. — Эти устрашающие и изогнутые карательные мечи в жаркие дни взрываются вверх с небольшим щелчком, с обжигающим и энергичным треском и хлопком, точно это маленькая бомбардировка…» (6)

У Поулсена ракитник из пространства экологического переносится в поле культуры, ориенталистского дискурса, где восточное (и мусульманское) предвзято вызывает опасение. Внешний вид кустарника, характеризуемый через «устрашающие и изогнутые карательные мечи» семенных стручков, потому так и должен пугать — из-за его «турецкости».

hjemmehørende — родной

egentlig — подлинный

В действительности, gyvel (так ракитник именуется на датском) был в Ютландии и до того, как из Германии был интродуцирован более инвазивный, «итальянский» вариант Cytisus scoparius. Родная итерация растения и чужая внешне трудноразличимы: считается, что первая форма медленнее растет, с меньшей вероятностью охватывает территорию густыми зарослями. Однако на практике распознать исконный gyvel и gyvel завезенный сложно (7). В некотором смысле это проблематизирует сам конструкт индигенного и чужеродного: процедура отделения одного от другого отвлекает внимание от необходимости сосредоточиться на более значимых задачах управления биоразнообразием, а потому в датской программе мониторинга видов, птиц и мест обитания NOVANA биологи отказались от процедуры сличения домашней и «итальянской» форм, сконцентрировавшись именно на степени инвазивности растения и его воздействии на экосистему (8).

Другой принцип, требующий очевидного пересмотра в этой связи, — идея применения к видам концепции политических фронтиров и демаркационных линий. Сухопутные границы не являются естественными для ареалов распространения растений и животных.

Профессор Расмус Эйрнес, старший научный сотрудник департамента экологических наук Университета Орхуса, выделяет еще один проблемный аспект одержимости пересечением национальных рубежей: перемещение видов со времен последнего ледникового периода по-прежнему находится в процессе, и растения-мигранты с южных территорий, возможно, окажутся приспособлены к будущему климату лучше индигенных (9).

bedre — лучше; как глагол — улучшить

forbedre — усовершенствовать

Эллен Даль, датская писательница и младшая сестра Карен Бликсен, снискавшей большую, чем ее сиблинг, национальную и международную литературную славу, исходила из другого представления о «лучшем».

В 1924 году она и ее супруг Кнуд, прокурор Верховного суда, приобрели в Молсе ферму Nedre Strandkær и примыкающий к ней участок земли у архитектора Эгиля Фишера, который в 1927-м спроектировал для четы неподалеку, на вересковой пустоши с видом на залив Эбельтофт, уютный летний домик Lille Strandkær. В интервью в 1950-е Даль признавалась, что считает это место самым красивым на свете, хотя она много где побывала (10). По-видимому, ей хотелось сделать его еще лучше. В промежутке между 1927-м и 1941-м Эллен привезла в сад у Lille Strandkær семена ракитника. Любительница путешествий с юных лет, судя по всему, особенно очарованная пейзажами юга Франции, Даль увидела пышно цветущий кустарник в поездках и, желая воссоздать кусочек полюбившегося пейзажа, напоминавшего бы о заграничных вояжах, посадила Cytisus scoparius у летнего домика (11).

В своей рукописи Lad Naturen i Fred («Оставьте природу в покое») Даль, рассуждая о том, насколько «баланс в природе прекрасен» и что «вмешательство человека может иметь совершенно непредсказуемые последствия» (12), рассказывала: «Знающие люди говорили мне, что первые несколько лет от [ракитников] не будет никакого толку, потому что зайцы, которых здесь было много, съедят хорошие всходы. Именно так и произошло. Но через три-четыре года ракитник вдруг пошел в рост с такой силой, что многие его кусты с толстыми стволами теперь имеют высоту в четыре-пять локтей, а густые заросли задушили как вереск, так и другие растения и образовали переплетающиеся дебри. Если бы зимнему морозу не хватило сил погасить этот рост, я бы поселилась в ракитниковом лесу» (13).

«Мой маленький пример с ракитником, — продолжала Даль, — показывает, куда я веду: не только великие потрясения изменяют природу, нужно проявлять осторожность везде, где вы вмешиваетесь в ее ход» (14).

В 1943-м Даль напишет уже в эссе Skovene («Леса»): «…дерево, которое вы посадите, должно пережить вас, а возможно, и ваших детей и внуков, на долгие годы; оно увидит другую Данию» (15). Не сама Эллен, но сохранившийся Lille Strandkær и его окрестности спустя десятилетия действительно увидели иной датский ландшафт, все же оказавшись в ракитниковых зарослях, покрывающих все холмы Молса.

«Сорняки, — пишет Альфред Кросби в Ecological Imperialism, — редко творят историю, но они тоже влияют на нашу жизнь» (16). По Кросби, биота Старого Света — растения, домашние животные и патогены — позволила завоевать и колонизировать коренное население Северной Америки, создав так называемый европеизированный пейзаж (тот же ракитник, но уже в Британской Колумбии, заметно изменил внешний вид территорий). Датский опыт интродукции Cytisus scoparius не связан с колониальным процессом, но общий мотив у них все-таки есть — ортопедия ландшафта, его усовершенствование, а в случае с летним домиком Даль — бьютификация. «Самое красивое место на свете» было недостаточно красивым, в него требовалось добавить, скажем, ракитник.

Этот частный сюжет перемещения вида Cytisus scoparius — один из многих в его истории в Дании, но, пожалуй, наиболее примечательный и парадоксальный: в 1940-е датская писательница передала и ферму, и земли Университету Орхуса и Музею естественной истории, которые на базе лаборатории Molslaboratoriet изучают биоразнообразие региона в Национальном парке Молс-Бьерге и с 1970-х занимаются экспериментами над контролем за gyvel, продолжающим разрастаться и подавлять остальные растения, в том числе меняя состав почвы.

styre — контролировать

Проект ревайлдинга — возвращения в дикую природу лошадей и крупного рогатого скота — является частью такого регулирования Cytisus scoparius.

Весной, пока ракитник просыпается после зимы, и позже, когда он уже в цвете, животные объедают молодые растения, лакомясь бутонами и мелкими листьями и тем самым не давая кустарнику отрастить его «устрашающие и изогнутые карательные мечи» стручков, полных семян, которые, выстреливая в пейзаж, могут храниться в почве до 30 лет.

Но поскольку в юридическом смысле и лошади, и коровы галловейской породы, находящиеся в программе ревайлдинга, остаются домашними, уход за ними должен следовать закрепленным в Дании правилам в отношении сельскохозяйственных стад. Для животных это означает, что возвращение в естественную среду происходит в пределах ограждений — часто из натянутой тонкой проволоки под электрическим током. Вне этих изгородей, еще более условных, чем государственные границы, Cytisus scoparius распространяется практически беспрепятственно, никем не съедаемый. Внутри же рубежей словно возникают небольшие островки контроля и безопасности.

beskytte — защитить; обезопасить

sikkerhed — безопасность

Идея программы ревайлдинга изначально связывала выпас животных с сохранением традиционных датских вересковых пустошей. В девятнадцатом веке ученые и художники одними из первых обратили внимание на опасность утраты, угрожавшую этому типу культурного ландшафта, который, собственно, и создавался подобным образом — возделыванием земель. Три тысячи гектаров Боис в Центральной Ютландии были первой крупной в стране пустошью, которую удалось законсервировать в 1903-м, защитив от постепенного исчезновения (17). Датский ботаник Эугениус Варминг годом ранее получил государственную субсидию на покупку не менее 1830 га территории Боис. Его заявку правительство одобрило лишь после достижения компромисса: министерство обороны будет использовать пустошь, чтобы тренировать здесь пехоту и конницу. Приобретение Боис для армейских учений означало отчасти охрану ландшафта от заболачивания и застройки, отчасти — предотвращение умышленных или непреднамеренных поджогов. Но также оно обеспечивало обновление вереска более свежими побегами. Так буквальное топтание солдат на месте помогало и защищать, и контролировать распространение растения (18).

У отца Эллен Даль — военного офицера Виллема Динесена — представления об улучшении пейзажа, вероятно, отличались от подхода его дочери к ортопедии пространства с помощью ракитника. «Ничто так не украшает ландшафт, как сражающиеся солдаты», — писал он в 1889 году (19). Называвший войну бесчеловечной, он, тем не менее, был опьянен пороховым дымом и восхищался блеском штыков, сравнивая их со сверканием бриллиантов на шее молодой женщины. С его романтизирующей позицией можно было бы согласиться лишь при одном обстоятельстве — если бы военные «украшали» ландшафт, сражаясь за сохранение мира в вересковых пустошах, а не на передовой.

jord — земля, почва; мир; земельный участок

fred for jorder — мир в поле (на землях)

В старых датских правовых нормах это понятие — «мир в поле» — возникало в контексте других урегулирований: с переходом от открытого земледелия позднего Средневековья к современному земледелию на закрытых фермах потребовались правила для создания ограждений, которые защищали бы посевы от повреждения скотом (20). Ответственность за нарушение чаще всего возлагалась на владельцев животных, а штрафы взымались не только в денежном эквиваленте, но и ячменем, овсом, а в более ранних законах — пивом. Все это шло в пользу деревни: монеты — на покупку смолы, железа, соли или полезных для местного сообщества услуг (например, на приглашение учителя или пастуха), ячмень — на пивоварение, ну, а пиво как таковое — просто на радость (21).

Эта система сбережения территорий изменила сам датский ландшафт: до возникновения ограждений он представлялся тесно застроенным деревнями с прилегающими к ним обширными полями и невозделываемыми пастбищами, которые лошади, коровы, овцы, свиньи и гуси вытаптывали в поисках скудного корма. С принятием правил о «мире в поле» пейзаж приобрел сегодняшний вид — с множеством заборов вокруг пашень, домами и подворьями (22).

Правилами, однако, не закреплялся дизайн заборов, а потому в ход шли колья, каменные или плетеные изгороди, дамбы, канавы и, наконец, живые изгороди. Можно предположить, что при такой традиции ограждений, создаваемых из наиболее доступных материалов, бурно растущий ракитник тоже начал естественно использоваться в изгородях. Сделавшись самой стеной для сохранения одного «мира в поле», позже кустарник стал нарушать «мир в поле» в ином контексте. Так ограждения, призванные разделять, в сюжете об интродукции Cytisus scoparius соединяют экологический аспект с культурным, но не только: любой забор — также объект политический, рассказывающий историю исключений.

våbenhvile — прекращение войны

Каждую весну в Национальном парке Молс-Бьерге группа волонтеров занимается корчеванием и сжиганием ракитника — того, что находится вне границ проекта ревайлдинга. Эта процедура и слишком дорогая, и малопродуктивная (молодые кустарники могут восстанавливаться, а на месте старых охотно всходят «спящие» семена), тем не менее подобная практика продолжается. В мае 2022-го, на исходе третьего месяца полномасштабной войны в Украине, заняться уходом за территорией парка вызвались студенты сельскохозяйственной школы Kalø Økologisk Landbrugsskole. Свой гонорар за труд они пожертвовали в пользу Датского совета по делам беженцев. «То, что мы сейчас делаем, касается мира и сохранения видов на нескольких уровнях. Нам необходимо уберечь редкие виды [нашего региона], но также мы должны заботиться друг о друге. Это и биологическая, и политическая перспектива нашей сегодняшней работы», — говорят студенты (23).

Я читаю репортаж о Kalø Økologisk Landbrugsskole спустя более чем год после его публикации. Это — 467-й день войны в Украине, и каждый из предыдущих я надеюсь на мир в поле. Утром 468-го дня становится известно, что в оккупированной части Херсонской области разрушена плотина Каховской ГЭС, вода затапливает населенные пункты, унося по течению дома, животных, деревья. Больше нет надобности делать вид, будто я учу новый язык — датский язык — через словарь описания биологической инвазии.

krig — война

føre krig — вести войну

Каждый новый тезаурус открывается мне тем своим флангом, где так много войны и так мало — «мира в поле».

Потому что и поле затоплено.